|
тых бровей, угрожающе кричал Иван Прокофьевич, хотя я и не думал тянуть шнур.
— Подождите, Иван Прокофьевич! — вскричал я, рассерженный его неуместными наставлениями.
Я потянул рыбу к себе. Не переставая метаться из стороны в сторону, она все же стала подаваться назад, к лодке.
— Оборвет! Что вы делаете? Отпустите! — словно помешанный, кричал Иван Прокофьевич.
Но я, охваченный яростью борьбы с упрямой и сильной рыбой, ничего не слышал и изо всех сил тянул марену к себе.
Она снова огромной искрящейся ракетой взвилась над водою и, сверкая на солнце, пролетела над рекой не менее трех метров, затем с шумом и плеском, подняв каскады брызг, обрушилась в воду и устремилась под лодку.
Если бы Иван Прокофьевич заранее опустил подсак в воду, а не держал его над головою, возможно, ему и удалось бы подхватить марену, но он этого не сделал. А когда опомнился и сунул подсак в воду, марены уже не было.
— Говорил же я, что оборвет,— вынимая из воды пустой подсак и опуская глаза, как-то неуверенно сказал Иван Прокофьевич.
Я удивленно взглянул на него. Он все еще был бледен, руки его заметно дрожали.
— Надо было дать ей походить,— упрямствовал он.
— Кажется, вы и так дали ей возможность ходить, куда ей вздумается,— ответил я, смеясь.
— Я! Я дал ей ходить? — морща лоб, отозвался он удивленно.
— Ну, конечно же, вы, Иван Прокофьевич. Если бы вы ловили ее в воде, а не в воздухе, возможно, она лежала бы теперь рядом с первой, а не ходила бы в Днепре.
— Гм... как же это?...—сконфуженно забормотал он.— Неужели я упустил марену? А, пожалуй, верно, почему же я не опустил подсак в воду? Вот всегда так, таскаю этих сомят, голавлей, подустов и ничего, а как марена, так черт знает, что со мной делается! Всегда ералаш получается. Э, да что там... Марена же? — как-то неопределенно закончил он свои пояснения.
После напряженной борьбы с метровой мареной мною овладела такая усталость, что я утратил всякий интерес к рыбной ловле и попросил Ивана Прокофьевича кончать рыбалку. Повидимому, он испытывал то же чувство, что и я, так как охотно согласился и начал собирать снасти.
Через час, мы, усталые от двадцатичетырехчасового пребывания в качающейся лодке и напряженной гребли в три весла, пристали к берегу.
Но приключения этого дня еще не окончились: самая веселая часть их ожидала нас на суше. Иван Прокофьевич, повидимому, знал об этом, да помалкивал, а для меня это было неожиданностью: мы совершенно разучились ходить по земле. Нас качало и бросало из одной стороны в другую.
|
