|
кустом борода, вся в инее,—все говорило о жизни большой и тяжелой в прошлом.
Парнишка пробил лунку и очистил ее от льда. Потом, чуть отступя, он сделал во льду ямку, воткнул в нее припасенный на берегу толстый прут, окружил его у основания кучкой осколков льда и снега, примял поплотнее и полил водой. Подозвал старика. Слепой, нащупав прут, взялся за него, а поводырь воткнул второй такой же прут шагах в трех. Потребовалось не много времени, чтобы мороз прихватил прутья. Тогда паренек привязал к ним бечеву. Она пришлась слепому немного выше валенок: легкий предупреждающий барьер, чтобы слепой не потерял ориентировку и не оступился в воду
Приняв от парнишки можжевеловое зимнее удилище с большой светлой блесной, слепой размотал леску, отмерил, закрепил спуск и начал блеснить. А малый тем временем, сидя на льду, уже ловко прилаживал к своим валенкам вынутые из мешка коньки. Он туго прижал их веревкой и еще натянул ее, накрутив на палочки, затем встал.
Старик тихо спросил его о чем-то. Полковник с писателем поняли, что вопрос был задан о них, — паренек тотчас же поглядел в нашу сторону, и, не скрывая задорной улыбки, бросил в ответ что-то смешное.
Разминаясь, он сделал по льду крутой полукруг и лихо привстал с разлету на острые носки коньков. Приладил съехавшую на лоб шапчонку, подхватил на плечо пешню и покатил широким шагом, как заправский конькобежец, вверх по реке. Куда? Должно быть, поискать на отмелях окуньков. Из мешка за его спиной торчала небольшая удочка. Что ему тут сидеть со стариками?
Не успел полковник поделиться с писателем завистью к шустрой гонке, как услышали обращенный к ним спокойный глуховатый голос слепого старика:
— Хватает?
Не напрягая голоса, он завел беседу,как будто хорошо их видел. Нет, молчит, — ответил полковник.
— Вот позавчера с утра немного брал, поймали тут двое-трое, а потом почему-то пропал, — добавил писатель.
— Еще не скатился. Гуляет далеко, — глядя попрежнему куда-то поверх лугов, на край неба, невозмутимо сказал слепой.
— На Ламе? — заинтересовался писатель.
Судачок-то? Нет, он по Шоше поднялся. А вот лещ, тот, поди, по Ламе ушел.
Старик произносил «лиощ», отчего эта рыба казалась особенно большой и жирной.
— Почему же судак по Шоше?
— А он чистую водичку любит.
Писатель еспомнил: действительно, слева бежит в Волгу быстрая Шоша, справа, из торфяных болот, вливается в нее тихая Лама с мутноватой, дурной на вкус водой.
|
