|
Перевернувшись вверх брюшком, она покорно приблизилась к борту лодки и угодила в широкий подсачек Ивана Прокофьевича. Это оказался крупный, не менее трех килограммов весом, подуст.
— С почином вас, Александр Васильевич! Не плохо, не плохо для начала.
Вдруг на носу лодки зазвонил колокольчик. Иван Прокофьевич бросился туда.
Колокольчик кормовой снасти тоже залился дребезжащим звоном, я бросил удочку и поспешил к нему.
Взявшись за шнур кормачка, я почувствовал на нем мощные рывки тяжелой рыбы, в следующее мгновение они прекратились.
— Сорвалась! — разочарованно воскликнул я, продолжая выбирать снасть.
Но тревога оказалась напрасной. На последнем крючке кормачка, опережая его, к лодке своим ходом плыл большой лещ.
Иван Прокофьевич снял крупного голавля и, бросив его в лодку, поспешил ко мне на помощь.
Управившись с рыбой, снова запустили кормачки, и я возобновил ловлю в проводку. Прикормка из ракушечьего «теста», повидимому, действовала не плохо. На первом же пробеге поплавок исчез под водой.
Иван Прокофьевич с опущенным в воду подсачком стоял рядом и тревожно шептал:
— Потише! Как бы не оборвала лесу!
Это снова был подуст. Опустив его в садок, мы собрались было покурить, но на носу снова задребезжал колокольчик.
— Подсак! — взявшись за кормачек, крикнул Иван Прокофьевич. И через две минуты я подхватил огромного леща.
— Вот это лещ! Вы только посмотрите на этого красавца,— сияя от счастья, говорил Иван Прокофьевич.
На дне лодки, судорожно зевая влажным ртом и топорща темные плавники, лежал такой лещ, какого я еще и не видывал.
К одиннадцати часам наш вместительный садок был наполнен рыбой. Чего только в нем не было! Сомята, лещи, подусты, голавли, язи, густера.
— Все! — воскликнул Иван Прокофьевич, снимая с крючка некрупного язя и складывая кормачек.— Ждите звонка, выбирайте кормовой кормачек и не запускайте его, будем завтракать,— сказал он.
Когда мы вымыли руки, освежили лица мягкой днепровской водой и сели завтракать, Иван Прокофьевич вдруг встрепенулся:
— А марена? Мы же не поймали ни одной марены! — изумленно и огорченно воскликнул он.
— Не жадничайте, Иван Прокофьевич, рыбы и так много, и все отборная,— упрекнул я его.
— Не в жадности дело! Не желает поймать марену только тот рыболов, который ее не знает.— Помолчав минуту, он добавил:
|
