|
Мне вся эта затея казалась несерьезной, поэтому я был спокоен. Да и не верил, что сом возьмет на пашу снасть.
Сидеть и ждать сома — занятие довольно скучное. И чтобы как-нибудь занять время, я предложил Григорию поставить переметы. Он с радостью согласился на мое предложение.
В неглубоких илистых заводях мы нашли вьюнов, метрах в пятидесяти от стоянки перетянули с одного берега на другой переметный шнур, а немного дальше — другой. Навязали на них по двадцати пяти поводков с крючками и наживили крючки вьюнами.
С переметами было покончено, но до сумерек оставалось еще много времени, Григорий занялся «подкопкой» вьюнов для ночной подживы переметов, а я захватил две удочки, ведерко с мелкими вьюнами и поплыл в коряжник ловить окуней.
Мне посчастливилось напасть на окуневое место, и к заходу солнца в моем садке шныряли около двадцати хороших окуней.
С наступлением сумерек мы развели костер и занялись приготовлением ухи. Ночь выдалась темная и тихая, мощные всплески крупной рыбы то и дело разносились по реке, вызывая неистовый лай Мурзы. На всплески некрупной рыбешки даже поблизости от самого костра она не обращала внимания. Будучи маленькой и пугливой собачонкой, она, повидимому, испытывала страх перед бултыхающимися чудовищами.
Григорий при каждом могучем ударе большой рыбы вздрагивал и поворачивал голову в сторону поставленной нами дреголины. Но там все было тихо.
Костер весело потрескивал, из кипящего ведерка аппетитно пахло ухой. Григорий молчал.
— Ну, допустим,что сом возьмет голавля и засечется. А как мы его будем брать, если он не меньше нашего каюка? — спросил я Григория.
— Нечего вперед загадывать.— Пусть только возьмет, а там уж видно будет. — Подумав немного, Григорий добавил: — Мы его убьем топором, или багром.
Поужинав, мы поплыли «трусить» переметы. Сняли двух сомят-аршинников, одного крупного голавля и вернулись на стоянку.
Как мы забылись сном, я не помню. Проснулся я, когда в воздухе потянуло утренней свежестью.
Мурза стояла у самой воды и негромко тявкала на реку, затянутую легким туманом. Посредине реки бесшумно скользил каюк, в нем сидел древний, белый, как степной ковыль, горбатый старик. В лесу звонко куковала кукушка и, словно перекликаясь с ней, где-то голосисто запел проспавший зорю петух. По всей реке играла мелкая рыбешка, но всплесков крупной рыбы не было.
Каюк со своим древним кормчим скрылся за изгибом реки. Мурза, свернувшись клубочком у ног храпящего Григория, уснула. Григорий спал крепко, повидимому, он долго не мог успокоиться и забылся сном только под утро. Вспомнив о нашей дреголине, я решил разбудить его.
|
